Вот, к примеру, недавно на работе. У нас сортир один, вернее дверь входная в него одна, но с двумя кабинками, которые на крючок такой запираются, каждая по отдельности. Ну, чтобы скажем, разнополые посетители могли свободно гадить рядом, и как бы нихуя неудобств при этом не испытывать. Ну, мне к примеру, неудобства эти до сраки. Наоборот даже. Если в соседней кабинке, например Андрюха, менеджер наш, то я ещё и подпустить могу для смеха. Или он, к примеру. Ему тоже похуй. Пердим и веселимся. Алла Толстожопова, из бухгалтерии, тоже девка весёлая, с ней тоже срать можно рядом. Хуле, надо молодым специалистам отдохнуть от работы. А вот если за перегородочкой главбух там, или если особенно Жека, ну, секретарша наша, это совсем другое дело. Мне при ней пердеть никакого резона нету. Да и она в моём присутствии, пусть и через перегородочку, по большому ходить не будет. Принцесса, хуле.

Ну, вот так и получилось в этот раз. Сижу значит, сру, а тут дверь открывается, и каблучки по кафелю тук-тук, цок-цок. Я затаился, ушел в несознанку, и сижу, стараюсь не пердеть, и лоханку свою прикрыл, чтоб значит, говно в воду не выпало, пока секретарша за стеночкой свои дела не закончит. А она присела там, проссалась для начала, и сидит. Уходить, вроде не собирается. Ну и я сижу, а говно у меня как бы в процессе было, поэтому собралось всё на выходе, и ждёт сигнала, что бы вывалиться в кафельную вазу.

И тут Женька возьми, и заговори. Да так внезапно, что я подумал, что со мной, и я уже отвечать собрался, да во время опомнился, потому что оказалось, что не со мной вовсе. Лапонька ты моя, говорит Жека. Подружка ты моя единственная. Так бы и расцеловала я тебя, да не достать до губ твоих жарких. Ты, говорит одна у меня верная подружка, одна лишь ты приносишь мне радость в этой жизни.

Я думаю, наверное, фотку подружки достала и беседует с ней. Хуй разберёшь этих баб. Ну и молчу, а только мышцами на жопе поигрываю, чтоб не дай бог, не обосраться, в столь драматический момент.

А Жека опять за своё. Давай, говорит, поглажу тебя. И видимо гладить стала, потому как аж застонала вся. Ну, думаю, пиздец бля. Может подруга у неё близкая сдохла, или болеет. А она на шепот перешла, и постанывает так забористо. И тут меня, бля насчёт подруги и осенило в момент. С пелоткой своей Жека трёт! Я аж чуть не дристанул. Но удержался усилием воли. И ухом поближе к перегородочке так, придвинулся.

- Поцелуй меня. Поцелуй меня там. – Шепчет Жека. – Ещё! Ещё!
А надо вам сказать, что Женька наша, девка в самом соку. И при виде её у меня всегда в жилах кровь начинает бегать усиленно. Нравится она мне, короче. Пиздец, как нравится. Ну, я и подумал, что на Жекину озвучку, нехуево можно экшен наложить. Ну и ноги так тихонько раздвигаю, хуйло своё в руку беру привычным движением, и под звуки её божественного шепота, начинаю себе картинки перед глазами рисовать.

Впрочем, картинки оказались на хуй не нужны, потому как Женька их сама в красках мне вырисовывала. Полный фарш, короче, разве что дрочить самому приходилось. Вот только говно меня сильно забеспокоило, потому как фокусировка у меня сдвинулась слегка, в сторону хуя.

- Нравятся тебе мои чулочки? – Спрашивает Женька.
Я уже было хотел сказать, что заебись, мол, нравятся. Но сдержался, аж рот свободной ладонью прикрыл. Представляю себе Жеку, в чулочках, и в ботфортах на тонкой шпильке. Она в таких вот ботфортах на работу приходила. Ну, я отвлекся. Годятся чулочки, думаю я. А соседка по очку продолжает шептать:
- Возьми меня. Нет, сначала полижи. Ещё. Ниже, ниже, а-а-а. О-о-о.
Я значит нализываю её, представляя, как она свои длинные ноги в стороны развела, и прогнулась как коромысло, бля.

- Поласкай мне соски. Нет, не рукой. Он такой твёрдый у тебя. А теперь между грудей. О-о. А-а. Сядь сверху. Тебе хорошо?
Ни хуя себе вопрос, думаю. Да уж получше, чем на тёлку незнакомую дрочить в журнале «Бурда». И представил мымру такую с начёсом на башке, в кофточке удодской и в сандалиях блять, чуть стояк не пропал. Но Женька спасла в очередной раз, прошептав:
- Ты не предупреждал, что вас будет двое!
Я аж глаза открыл, и по сторонам стал зыркать. Какой на хуй второй? Нам второй не нужен. Что за хуйня? Но потом решил не препятствовать. Режиссура не моя, хуле. И на том спасибо. Ебём значит вдвоём. Реально, друг другу не мешаем, поэтому я успокоился.

Тут Женька сползать с базара начала, но как то вяло и томно:
- Нет, только не в попу! У меня ни разу не было в попу. Пожалуйста, не-е-ет! О-о. А-а-а.
Я хотел было снова ответить ей, что я аккуратно, только на пол шишечки, но сдержался опять. В который уже раз.

Разрешила Женька в попку её отыметь, а я и рад стараться. На четвереньки её поставил, голову так рукой вниз придавил, и ввожу по чуть-чуть. Попка у неё упругая, гладенькая, и розовая, как персик. Господи, как же я мечтал к попке этой прикоснуться, а тут ебать дают. Она выгибается, пытается голову приподнять и стонет. А я снова её прижимаю вниз. И вдруг она просит снова её полизать. Уже попку, то есть. И тут я блять, лажанулся. Черт меня дёрнул так в роль войти, только я уже на самом деле, громко так говорю:
- Как же я полижу, если только-только с таким трудом вставил? И вообще, жопу лизать мы не договаривались. Пускай тот, второй у тебя вылизывает.

Сказал и прихуел. Мало того, что прихуел, ещё и дристанул. Да дристанул так, что сам испугался. А за перегородкой Женька как завизжит от неожиданности. И, слышу, как засобиралась сразу. Молния на джинсах, вжик! Кофточка, или хуй там знает, что у неё было, зашуршала. И дверца соседняя, бабах! Открылась. И каблучки по кафелю.

Я свою дверцу тоже открыл и кричу ей вдогонку:
- Ты куда, Жень? Я не кончил ещё! Я хотел тебе на лицо кончить! Чтоб красиво!
Да какой там хуй на лицо. Скрылась моя красавица за дверью. Вот думаю, мудило. Дрочить уже не интересно было, и я оглянулся на бачок. И тут понял, что я мудило в квадрате, потому как рулончика заветного на месте не оказалось. А жопа вся в говне, потому как я уже говорил, что дристанул конкретно. Вся срака, наверное, в крапинку, как при ветрянке. Я со спущенными штанами в соседнюю кабинку. Хуй там! Нету бумаги. Я к умывальнику. Жопу пытаюсь закинуть за край, хуй стоячий в приспущенные штаны упирается, неудобно, блять. Я на цыпочки привстал, до крана одной рукой дотянулся, и давай полоскаться.

И тут блять, дверь открывается и в сортир главбух наш, Надежда Федоровна входит. Зашла и остолбенела. Видок у меня, конечно, ещё тот был. Хуй стоит, жопа в раковине, а на морде блять, и блаженство, и неудовлетворенность, и испуг, и глупая, но доброжелательная улыбка. Заходите, говорю, Надежда Федоровна. А главбух стоит в дверях. Ни туда, ни сюда. Только рулончик дефицитный в руках теребит, сучка запасливая.

- Вы бы хоть дверь прикрыли. Неудобно, блять. – Вывел я её из ступора.
А она почесала так за ухом, и говорит, причём ни в пизду, ни в красную армию:
- Хорошо. Я позже зайду.

Зашла она позже или нет, я не знаю. А только с Женечкой у нас позже всё самым распрекрасным образом получилось. Она первое время шугалась меня. Из курилки выбегала, когда я заходил. Краснела при встрече, и глазки свои прекрасные опускала так, невинно. Пока я однажды в коридоре не поймал её за руку, и не сказал:
- Знаешь что, прелесть моя. После того, что между нами было, я думаю нехуй морду воротить. Наоборот, можем, друг другу такую услугу оказать, что на всю жизнь запомнится.
- Согласная я. – Смиренно ответила Жека.

Ну и не стали это дело в долгий ящик откладывать. Почти всё было, как и в авторской версии. И чулочки, и ботфорты, и полизать, и поцеловать, и в попку. И на личико кончить, тоже было. Не было только третьего. Нахуй нам третий. Нам и вдвоём было очень даже заебись.

Только вот остроты ощущений, тех что я в сортире на очке испытал, не было. Зато Женька была, самая что ни на есть реальная. Вот и думаю теперь, что почетнее. Дрочить, или ебать. И не нахожу ответа на этот вопрос…

Заводик не заморачиваясь раскинул все свои три с половиной цеха практически напротив Мечниковского морга на Пискаревке, и изнутри отличался от него разве что отсутствием бирок на копытах местных питомцев, да и складывали их там поаккуратней. А так то же самое - горы трупов, целая Аль-Каеда ахуевших крыс и перманентно шаройобящиеся по темным коридорам небритые амбалы с охуенски здоровыми тесаками и фашыстсково вида крючьями в руках.

Учитывая, што основную одежду амбалов составляли шерсть на груди, белые хитоны с кровавым подбоем и брезентовые фартуки времен Святой Инквизиции, встреча с ними в пределах одного здания по-любому означала для неподготовленного человека мгновенную смерть от обезвоживания вследствие аццково поноса. Тем более что каждая первая особь была окутана облаком такого концентрированного перегара, что лампочки над ними начинали искрить и потрескивать, а сдуру залетевшие в одно с ними помещение мухи тупо откидывали свои маленькие ласты вместе с обуглившимися крыльями прямо в чаны с фаршем.

Я туда по идее вроде каг новые печи с бригадой устанавливать приехал, но первые два дня только и делал, что тупо сосиски со стеллажей пачками точил, периодически от этих самых аццких колбасеров амбалов в тень ныкаясь. Почти как в старой игрушке «Пакман», тока ебальнег у меня тогда поуже чуток был. А на третье утро я в одном из цехов случайно увидел, как они куттер после ночи разгоняют, вместе с тупо проспавшими подъем крысаме внутри, и к колбасным изделиям как-то резко охладел. А когда проблевалсо окончательно, даже работать начал.

Тут-то и выяснелось, что сварщег наш штатный уже неделю как в запой съебалсо, и возвращаццо оттуда отказываеццо даже под угрозой немедленного упаковывания в натуральную оболочку из коровьих кишок в виде мелкого фарша. Пока думали чо с ним делать, один из белохалатников вдруг вспомнил, што однажды видел, как его сцуко дядя самогонный аппарат себе сварил, таг што теперь он вроде каг настоящий гуру в деле сварки. Ну и в виде тестового задания одел сварочную маску, почиркал электродом обо все, до чего дотянулся, и приварил к какой-то трубе сопцтвенный крестик на толстой цепочке. Причом не снимая его с шеи.

Проникшийся фокусом бригадир кое-как погасил халат аццкого сварщика, перекусил дымящую цепочку и съебался за валокордином, а по возвращении обрадовал присутствующих вестью, что сварщик найден. И предъявил нам существо по имени «дядя Витя». Дядя Витя представлял собой полутораметрового гуманоида в замызганном ватнике, с бородой в виде одного-единственного дреда и красными глазами. К удивлению окружающих, сварщегом дядя Витя оказался нормальным. Правда когда он узнал, что жрать колбасу на территории завода можно в неограниченных количествах, производительность электродугового труда вдруг резко упала.

Каждая деталь теперь варилась медленно, с соблюдением всех условий – дяде Вите песдец как понравилось то обстоятельство, что во время работы из его бороды где-то в районе предполагаемого местонахождения рта постоянно торчал небольшой пучок из двух-трех сосисок, так что время своего пребывания на волшебном заводе он решил продлить по-максимуму. И похуй ему на сроки. Но, каг бы ни старалсо дядя Витя затянуть процесс, через неделю все уже было практически готово, и в один несчастный день ему объявили, что завтра – последний день работы.

На дядю Витю, который за эту неделю набрал веса на целого Колю Валуева, было жалко смотреть. Он тоскливым взглядом обвёл уходящие в темноту стеллажи с колбасой, прослезился, и принялся набивать едой свои внутренние органы с утроенной скоростью, давясь и кашляя. Через час он понял, что за два дня ему все равно все не съесть, и тут в его куцей головенке созрел аццкий план. Слезно вымолив у бригадира аванс, ближе к вечеру дядя Витя практически полностью доварил все свои железяки, оставив на следующий день самую малость, и вышел из проходной одним из самых первых, хотя обычно его приходилось отыскивать всем дежурным составом охраны где-нибудь в дальних помещениях, где он старательно хомячил за обе щеки запас на предстоящую ночь вне завода.

На следующее утро дядя Витя доварил все, что оставалось недоваренным, и куда-то пропал. Бригадир привычно решил, что он опять забурился в какой-нибудь из цехов и привычно занимаеццо накоплением жировых запасов на голодные времена, из-за чего особо и не расстроился, но вдруг к нему подошел один из орангутанов в халатах и пожаловался, что никак не может открыть один из холодильников с готовой продукцией. А еще, как ему показалось, из этого самого холодильника дяди Вити голос вроде каг слышиццо. Охуевший бригадир с толпой рабочих ломанулсо к холодильнику, и к своему полному ахую узнал, што: дядя Витя уже час каг заварилсо в холодильнеге изнутри, с собой у него три грелки с самогоном и две буханки хлеба, и што ебал он бригадира в туза вместе со всеми печами вместе взятыми. На все дальнейшие уговоры дядя Витя ничем, кроме песни про Варяг, уже не отвечал.

Срочно вызванный директор завода сначала ласково обещал дяде Вите порезать его на паззлы ржавой ножовкой, потом тупо стучался головой в дверь и кричал, што все простит, а под конец даже пообещал ему дать с собой столько колбасы, сколько он сможет унести, лишь бы этот долбойоб оттуда вылез. Но дядя Витя уже вошел во вкус, песня про Варяг с каждым куплетом становилась все запутанней, а под конец и вообще тупо перешла в ниибательский храп. И тут директор не выдержал. Каждому из мясников было выдано по специально купленной по такому случаю кувалде и уже через двадцать минут приваренная изнутри дверь с нехуйовым грохотом рухнула внутрь холодильнега вместе с косяком. В десяти сантиметрах от головы спящего дяди Вити, который от таких перформансов даже не пернул – перевернулся на другой бок и захрапел еще громче.

Вот только пробуждение его ждало нихуя не такое сладкое, каким был сон. Полностью обмотанный скотчем, подвешенный за этот же скотч на крюк среди коровьих трупов, с кляпом во рту, дядя Витя медленно, но неумолимо приближался по конвейеру к двум типам брутального вида, которые здоровенными мачете срубали с подъехавших туш смачные пласты мяса. Вот до них осталось уже две туши, одна… Дядя Витя замычал и задергался, но скотч держал крепко. Даже мочу сцуко частично задерживал. Подошла и дяди Витина очередь. Амбал с пустыми глазами примерился к дяде Вите, выбрал на нем место, где мяса побольше, и размахнулся. Дядя Витя зажмурился, и в это время второй амбал отвесил ему ахуенного пинка под самый копчег. Как потом рассказывал сам амбал, он никогда до этого и никогда после не видел, чтобы люди срали так много и с такой скоростью.

А дядя Витя срался со счастливой улыбкой идиота, отдавая этому прекрасному занятию все ресурсы своей душонки, счастливый от того, что все его мясо осталось-таки при нем. С тех пор кстате вообще эту улыбку с еблета не убирает, настоящим анти-эмо стал. Дверь эту злоебучую он на радостях тогда за пять минут в одно рыло на место приварил, и колбасу с тех пор как пищу вообще не воспринимает. Увидит сосиску – на колени падает и крестиццо начинаед, вегетарианец хуев. А на заводе, как я слышал, даже бутылку с квасом с тех пор хуй внутрь протащишь – страхуюццо, сцуки.

Таг што, камрады, перепало халявы чутог – не жадничайте, все может закончиццо далеко не поджопнегом. Берегите мясо.